Татьяна Расса – многолетняя солистка Инсбрукского театра, сопрано бельканто
Татьяна, разговор с тобой, хочется начать с вопроса: Какое место в твоей жизни занимает музыка?
Музыка – это не только часть моей жизни, но – намного больше, это – моя жизнь, моя суть. Во мне постоянно звучит мелодия. Когда я просто иду по улице или занимаюсь обыденными делами, не требующими особой концентрации, то, одновременно, я что-то напеваю. Чаще всего – это произведения, с которыми я выступаю в данный момент на сцене или другие знакомые мне классические темы, хотя это могут быть и попкомпозиции. Порой я что-то сочиняю – торжественно-радостное, похожее на оратории Баха, в достаточно быстром темпе. Сама удивляюсь, что мои сочинения – чаще всего, полная противоположность моему репертуару, да и произведения Баха я до сих пор не исполняла.
Когда ты поняла, что пение –твое призвание?
Это, возможно, покажется странным, но пением я начала заниматься только с 18-ти лет. Однако, надо сказать, что и до того, внутри меня слышалось звучание оперного голоса. С детства я занималась игрой на фортепиано, а в 15 лет поступила в Воронежский музыкальный колледж имени Ростроповича, который занимает весомое место в системе музыкального образования. Я обучалась на отделении фортепиано, все шло успешно, только один момент смущал меня – я очень волновалась на экзаменах. Так прошли три года, и я начала заниматься пением, поступила на второй факультет – отделение вокала. От такого решения меня отговаривали педагоги, и, вообще, все вокруг отговаривали – поддержала только сестра. Не все сразу получалось, но когда я начала делать успехи, то петь мне понравилось гораздо больше, чем играть на фортепиано. На экзаменах я совсем не волновалась, более того, я получала от пения и выступления перед публикой огромное удовольствие.
Какие педагоги в твоем становлении как певицы оставили особенный след, возможно, коренным образом на что-то повлияли?
В музыкальном колледже мне пророчили, что мой голос не сможет развиться в оперный, а в анкете, в графе о качестве и возможностях голоса, стояла не совсем лестная запись, которая сейчас кажется мне забавной.
Мне очень повезло, или – это было предопределено свыше?, что, возможно, одно и то же – на моем жизненном пути встретился уникальный педагог. Обучала меня заслуженная артистка России Тырзыу Александра Михайловна. Ей сейчас около 70-ти, она до сих пор поет, успешно занимается педагогической деятельностью и прекрасно выглядит. Выпускники А. М. Тырзыу – лауреаты региональных, всероссийских и международных конкурсов, солисты оперы, филармоний не только в России, но и за рубежом. Много лет она была ведущей солисткой Воронежского государственного театра оперы и балета. Александра Михайловна пела партию Микаэлы с Зурабом Соткилавой в опере «Кармен».
Бывает, встречается на пути Педагог с большой буквы! Александра Михайловна понимает не только природу голоса, но и природу души. Это одаренный человек во всем, наделенный потрясающей энергией и невероятным талантом педагога. От этой яркой женщины исходило достоинство. Обучая, она выкладывалась полностью и „вытаскивала“ голос, все его возможные ресурсы. Она обладала способностью вдохновлять, заряжать на творческую продуктивность. Она учила всему: вере в Бога, духовности – просто своим примером.
Нам, своим ученикам, она говорила: «Бог дал тебе голос, пой только Богу». Учила петь без самолюбования и проявления амбиций, своего эго. Учила петь написанное композитором предельно точно, без искажений – уважать творение мастера. Быть в потоке с его вдохновением, соблюдать тот «секрет», который он получил свыше. Не менять ни ноты, ни длительность – даже четверть на восьмую, не забыть паузу.
Порой, я позволяла себе небольшие вольности, но в то же время, я ей полностью доверяла. В результате возникали правильные эмоции – как по Станиславскому: «правильные эмоции рождают правильные действия». Александра Михайловна была моим первым и, пожалуй, самым главным педагогом. Она раскрыла мой голос, научила петь, соединяя музыку с сердцем. Она говорила, что голос живет в душе, и вытаскивала этот потаенный голос. Надеюсь, что какая-то часть ее самой отпечаталась во мне. Она занималась со мной два года, подготавливая для поступления в Гнесинку. И я поступила.
Расскажи о времени, проведенном в Гнесинке.
Я поступила в Гнесинку без связей и без оплаты. Некоторые абитуриенты нанимали репетиторами педагогов из Гнесинки, и это обеспечивало им место при поступлении и взаимопонимание с педагогами поздней, во время учебы. Я приехала в Москву из Воронежа, намереваясь одновременно поступать в ГИТИС и Гнесинку на вокальное отделение – это был 2000 год. Я сдавала экзамены в ГИТИС вместе с Юлией Началовой – родилась она, кстати, в Воронеже, – ее тогда приняли. Тогда я была необычайно воодушевлена и прочла перед комиссией проникновенный стих Саши Черного о творчестве:
Есть горячее солнце, наивные дети,
Драгоценная радость мелодий и книг.
Если нет — то ведь были, ведь были на свете
И Бетховен, и Пушкин, и Гейне, и Григ…
Есть незримое творчество в каждом мгновеньи —
В умном слове, в улыбке, в сиянии глаз.
Будь творцом! Созидай золотые мгновенья —
В каждом дне есть раздумье и пряный экстаз…
Я увлекалась поэзий. Но комиссии нужен был другой стих, харaктерный. Мне сказали: «Вы хорошо поете, но вы вчера из монастыря что ли вышли? – Это был удар для меня.
Но меня взяли в Гнесинку! Во время экзамена я пела так хорошо, как никогда. Ученики и педагоги подходили и слушали за дверью, говорили, что у меня бельканто. Александра Михайловна сделала невозможное – идеальную технику! На выходе из Воронежского колледжа, когда я сдала экзамен на отлично – все теперь еже говорили: «Конечно! У нее всегда был талант!» Роль педагога огромна!
И в Гнесинке мне тоже повезло с педагогом. Я училась у потрясающего человека – у заслуженной, позже – уже народной артистки РСФСР Миглау Маргариты Александровны, выросшей в Прибалтике. Она пела в Большом театре. В Гнесинке одновременно работали – я их застала – самые тогда известные величины оперного искусства – Валентина Николаевна Левко, Зара Александровна Долуханова – в свои 75 лет у нее был прекрасный голос, – и другие. Они давали нам идеи, но почти не учили вокальной технике, секретам вокального мастерства. Тем не менее, это было потрясающе – учиться у Миглау, видеть каждый день, как Долуханова или Левко ходят по коридорам.
Как продвигалась дальше твоя профессиональная деятельность?
В самом конце учебы в Гнесинке я взяла академический отпуск и поехала на год в Индию. Где я там только ни была! Давала мастер-классы в музыкальной академии в Гоа, меня приглашали на участие в концертах в Мумбаи, Пуне. Я училась индийской классической музыке – она невероятно сложная, намного сложней, чем европейская музыкальная классика. В Гнесинке я доучивалась уже после Индии, закончила с отличием.
На фестивале «Волшебная флейта» в Германии произошел поворотный момент в моей жизни: там я познакомилась со своим будущим мужем, немцем, – он играл на фортепиано. Изначально я ведь пианистка – и я питала нежные чувства к пианистам. Так я уехала во Франкфурт – снова оказалась в Германии!
Почему – снова Германия?
Мне довелось уже пожить в Германии почти четыре года, с 12-ти лет – в военном городке. А родилась я в Литве, тоже в военном городке и провела там все детство. Это была достаточно закрытая, изолированная территория. В музее, например, впервые я побывала только в 15 лет. Мое общение с мировой культурой ограничивалось фортепиано. Я занималось на фортепиано с 6-ти лет – с удовольствием, могла играть много часов подряд.
Мой папа – полковник оперативного управления штаба западной группы войск России. Считаю, что будучи родом из провинции, он достиг очень многого. Он – очень умный и структурированный, по своей сути – стратег, получил два высших военных образования – в Рязанском гвардейском высшем воздушно-десантном училище и Военной академии имени М. В. Фрунзе в Москве. Состоял в десантных войсках, участвовал в боевых действиях в Афганистане, награжден орденом Красной звезды, получил звание старшего офицера воздушно-десантных войск Советской армии, у него около 200 прыжков с парашютом.
Мои родители – из донского казачества. По маминой линии есть родственники Михаила Александровича Шолохова, поэтому мою старшую сестру назвали Аксиньей – в честь героини его романа «Тихий Дон».
Когда папа ушел в отставку в 45 лет, государство нам предлагало на выбор достаточно просторные квартиры в семи городах России. Родителям пришелся по душе Воронеж, поскольку от находился относительно недалеко от дедушек и бабушек. Так наша семья оказалась в Воронеже, мы там совсем никого не знали.
У меня там не было фортепиано, и я выезжала в колледж очень рано, в 6 утра – зимой это была почти ночь, чтобы успеть позаниматься на свободном инструменте с 7-ми до 9-ти часов, пока никого не было. Так делали и другие ученики, у кого не было фортепиано. Или мы оставались вечером. Такое было сильное стремление учиться.
Какой опыт ты приобрела в Германии?
Нужно было учить немецкий язык, и это затормозило творческую жизнь. Но в 2007 году я поступила во франкфуртский музыкальный театр Papageno. Там я пела в основном сольные концерты, также репетировала партию Джильды из оперы Дж. Верди «Риголетто», но, к сожалению, не смогла ее спеть, поскольку была беременна.
В этом театре, под руководством Hans-Dieter Maienschein, я приобрела ценные навыки актерского мастерства. Поначалу я была скованна, но меня поддерживали и любили, учили раскрепощаться на сцене.
В этом плане мне также много дала Елена Панкратова – сопрано мирового уровня. Она обучалась в Питерской консерватории, выступала на сценах многих городов Европы, например, в Венской опере она исполняла партию принцессы Турандот из одноименной оперы Пуччини. Сейчас она также преподает вокал, профессор в Граце. Тогда, как и я, она жила во Франкфурте. На протяжение года она совершенно бесплатно занималась со мной, делилась секретами сценического искусства. Спустя годы мы с ней встречались в Венской опере, дружески беседовали. Помню, как она говорила, что для того, чтобы стать певицей мирового уровня – мало только голоса. Нужно обладать незаурядным Эго, не забывая при этом изречение Мстислава Ростроповича: «Скромность – лучший путь к неизвестности».
В 2013 году я решила попытать счастья на немецком конкурсе «Das Supertalent» – к тому времени я уже три года жила в Вене. Я прошла все отборочные туры и попала в полуфинал. Пела «О mio babbino caro» из оперы «Джанни Скикки» Дж. Пуччини перед миллионами зрителей, перед звездным жюри, включая Дитера Болена. Во многом мой успех стал возможен благодаря команде, профессиональной поддержке организаторов. Чтобы пройти в финал, меня попросили спеть что-то из неоперного репертуара, по возможности – уникальное, и я отказалась. Однако, это был очень важный опыт, успешное участие в этом конкурсе придало мне, тогда необходимую, веру в себя.
По возвращении в Вену меня узнавали на улице, в магазинах. «Это вы пели в субботу?» – спрашивали меня на каждом шагу. Тогда я поняла, что значит быть знаменитым человеком – приятно и неожиданно!
Как складывалась твоя творческая жизнь в Вене, в Австрии?
Я училась один год, как в аспирантуре, в Венском университете музыки и исполнительского искусства (Universität für Musik und darstellende Kunst), а после его успешного окончания меня сразу пригласили в Инсбрукский театр, где я с 2015 года исполняла главные партии в течение семи лет – например, Лизу из «Пиковой дамы» Чайковского, Графиню из «Женитьбы Фигаро» Моцарта, Донну Анну из «Дона Жуана» Моцарта, Антонию из «Сказок Гофмана» Жака Оффенбаха, Лауретту из «Джанни Скикки» Пуччини.
Особенно вспоминается мой первый опыт в театре – в «Пиковой даме». Режиссер был американец. Он два месяца жил в Питере, чтобы погрузиться в музыку Чайковского, много изучал документы, быт той эпохи. Чтобы сцена в бане получилась более яркой и, так сказать, правдоподобной, он придумал задействовать в ней статистов в чем мать родила. Да и мы, артисты, должны были выступать полураздетые, в одних ночных сорочках. По театру поползли слухи, которые достигли хора театра. И хор, особенно была активной одна хористка, выступил категорически против статистов в бане. Мол, они родились на этой земле и намерены ее защищать! Наступил день генеральной репетиции, на которую должно было приехать телевидение ORF, все с волнением ждали сцену в бане… Но статисты не вышли! Коллектив хористов выиграл и был невероятно горд собой. Большинство артистов, и я в том числе, были рады, что так произошло.
Хотя сцену в бане, так скажем, изменили, «Пиковую даму» не сопровождали аншлаги, – как это было обыкновенно, например, при постановке «Женитьбы Фигаро». Вероятно, музыка Чайковского слишком тяжела для восприятия австрийцев. В сезон «Пиковой дамы» всегда были свободные места. Я как-то пригласила на эту оперу моих австрийских приятелей из Гмундена, но они смогли выдержать только первое действие и провели остаток представления в буфете. Лиза бросается в воду, Герман стреляется – все так драматично! Люди не выдерживают такую сложную психологическую коллизию. В «Женитьбе Фигаро» также есть «острые» моменты, но там, как-то все не по-настоящему. После исполнения партии Лизы лично я всегда приходила в себя еще около суток, плохо засыпала.
У меня самые теплые воспоминания об Инсбрукском театре, об Инсбруке. Прекрасный, дружный коллектив, прекрасные директор театра и музыкальный директор. В театре царила здоровая атмосфера. У нас, артистов, были шикарные условия – квартиры, отели и прочее – все бесплатно, как при коммунизме. Отношение к нам было невероятно бережное. Некоторые трудности у меня были с пониманием тирольского диалекта, особенно костюмеров, гримеров… но со временем я привыкла.
В Инсбрукском театре я пела до 2022 года. Но с Ковида многое начало меняться. Сейчас я пою в «Опере в Крипте» (Oper in der Kripta) в Вене – в моем репертуаре, например, Виолетта из «Травиаты» Дж. Верди, сольные концерты. Задумываюсь о педагогической деятельности – как параллельной.
Ты училась в разных странах, какие ты бы отметила особенности обучения?
В Австрии, кроме пения, большое внимание оказывают обучению актерскому мастерству. Здесь также учат себя продавать, работать с агентами. 90% процентов учащихся без особенных трудностей попадают в театры. А после Гнесинки многие певцы не могут найти себе место по профессии. Большинство моих сокурсников из Гнесинки сейчас не поют, а некоторые поют в не очень известных хорах, где и платят – соответственно. Артисту в России труднее продвигать себя, устроиться. Хотя школа вокала там очень высокая – многие певцы, прошедшие российскую школу, поют в Австрии главные партии.
Что происходит за кулисами?
За кулисами я вживаюсь в роль, выполняю небольшие физические и дыхательные упражнения, чтобы освободить диафрагму, чтобы активизировать энергию тела, сконцентрироваться, настраиваю голос. Происходит процесс перевоплощения – по Станиславскому, себя артист отодвигает в сторону, оставляя лишь процентов 30. Одежда, макияж – все это настраивает. Когда надеваю красивые костюмы, то вспоминаю свою маму – она инженер-технолог по одежде, творческий человек, работала с магазинами модной одежды, участвовала в разных выставках.
Как тебе работалось в творческом коллективе?
Если говорить об опыте, который у меня был в Инсбруке, то все было легко и комфортно. Я никогда не занимаюсь сплетнями и не участвую ни в с каких историях. Возможно, я не знаю закулисных игр. Думаю, нужно самому стремиться быть просто дружелюбным, открытым человеком, хорошо выполнять свое дело. Бывает, но очень редко, попадаются певцы с, так сказать, «интересным» характером, но их немного, в основном, все мои коллеги были замечательные.
Насколько это сложно, одновременно петь и вживаться в драматическую роль?
Вначале для меня это было очень сложно. С этим мне помогла очень известная книга Антаровой «Уроки Станиславского». Она была его ученицей, певицей. В свое время Станиславский читал лекции для солистов, которые записывала Антарова. Это бесценные лекции для оперных певцов. Мы сосредоточены на своём голосе, а сосредотачиваться еще и на роли – невероятно сложно. Станиславский говорил, что страхи идут от эго, если артист боится сцены, то искусство в нем не живет. Станиславский многое пропускал через сердце. Он создал школу актерского мастерства, а потом один из его учеников, Михаил Чехов, создал подобную школу в Голивуде. Некоторые считают, что Голивудская школа лучше, или, точней сказать, безопасней, поскольку самонагнетаемыми эмоциями человек не перегружает себя, а по сути – не занимается саморазрушением.
Перед выходом на сцену нужно минут 10 помедитировать, представить, что Вы – не Татьяна, не Ольга, вы – чистая частичка Вселенной.
И если медитация удалась, то, как правило, удается настолько же успешно погрузить себя в роль персонажа, которого играете. Но перед этим нужно обязательно очиститься. Станиславский не любил людей, которые приходят в театр с проблемами. Актер не должен нести «личностный мусор» в искусство. Антарова описывает различные техники вживания в роль, например – как возникает нечто от Высшего – сгусток энергии, точка высшего сознания, благодаря чему артист начинает ощущать искусство в себе. Книга Леонова «Письма к сыну» – об этом же, как и высказывание Андрея Миронова: «Надо любить не себя в искусстве, надо любить искусство в себе.
Как проходит день певицы перед выступлением?
Накануне, за день–два до выступления, я настраиваюсь, слушаю музыку, в том числе, других певцов. Стараюсь практически ни с кем не говорить, больше молчать. Минимизирую работу по дому, прошу мою семью прийти мне на помощь, чтобы я не занималась домашними делами. Ем протеиновую и витаминную пищу. Стараюсь никуда не ходить – то есть концентрируюсь на выступлении, не распыляюсь. В Инсбруке, когда я жила в отеле, это происходило само собой.
Какие твои самые любимые произведения? Почему? Какие самые сложные из исполняемых тобой?
Мне все нравится, что я пою, все – любимое. Наверное, идеал, к которому я стремлюсь, сложно достигается в любых произведениях. Мне хочется вкладывать больше и больше, чтобы получилось то, что я слышу внутри себя. А это получается нечасто. Все произведения сложные, все требуют большого труда и времени, связаны с затратой эмоций – если их по-настоящему исполнять. Вот на конкурсе «Das Supertalent» я спела «О mio babbino caro» действительно неплохо.
Как ты слушаешь коллег? Можешь ли полностью раствориться в музыке или постоянно анализируешь?
Если кто-то меня убеждает, то я не анализирую – и наоборот. Если звучит прекрасно, то я наслаждаюсь так же, как и все.
Как ты относишься к итальянской опере? Согласна ли, что пальма первенства принадлежит итальянцам?
Да, бесспорно. Конечно есть в каждой нации примеры – немецкая опера, Моцарт, Чайковский.. Но произведения итальянских композиторов, особенно Верди, Пуччини, – это шедевры.
Каких оперных/поп певцов/певиц современности ты бы выделила?
Из оперного мира мне нравится Анна Нетребко – как она поет, как играет на сцене. Также Асмик Григорян – у нее интересный голос, ее игра очень своеобразна. Мне нравятся певцы с яркими индивидуальностями. А отсюда у них – и неповторимый стиль. Из иностранных назову Рене Флеминг, Мариэллу Девиа. Хотя, как пели Монсеррат Кабалье, Мирелла Френи, Мария Каллас – так сейчас никто не поет.
Монсеррат Кабалье давала множество мастер-классов, но даже ее дочь не смогла перенять ее технику. Голос невозможно повторить в точности. Вибрации голоса отражают сущность души. В голосе заключена некая магия.
Мне нравится и другая, неоперная музыка. Например, венгерский пианист – Peter Bence, пианистка из Польши – Hania Rani. Есть музыка, которая не всем ложится на слух, но есть и другая, которая объединяет многих. В моем доме звучит разная музыка – и рок, и симфонии. Из поп-групп я выделю Coldplay, Imagine, Dragons, а также – ирландско-американского певца и композитора Михаэля Патрика Келли.
Как ты относишься к другим смертным, которым Бог не дал голос и слух?
У каждого есть свой талант. Я развиваюсь в своем направлении, но есть огромное количество других талантов, которые меня восхищают. Каждый делает то, что ему дал Бог. Я такая же простая смертная, как и другие, и ни в коем случае не смотрю на других людей надменно. Даже великие люди в повседневной жизни – обычные люди. Если бы я, например, как Даниель Баренбойм, имела гениальную память – смотрела в ноты и тут же их запоминала, или, если бы мне дан был голос изначально, как Марии Каллас, то, возможно, я бы смотрела на других сверху вниз. Но мой голос дался мне очень тяжелым трудом.
Где ты встречала самую благодарную публику?
Она везде! Если ты трогаешь сердца людей, то она везде благодарна: в России, в Германии, в Австрии.
Объединяет ли музыка людей?
Объединяет, безусловно. Музыка играет очень большую роль в нашем мире, ведь она – из небесных сфер. Любой музыкант, который стоит на сцене, и, особенно, композитор приходит в этот мир, чтобы объединять людей и оживлять их сердца. Особенно это ощутимо на больших концертах! Когда концерт заканчивается, возникает чувство, что мы все – зрители, слушатели, музыканты стали роднее друг другу, что постигли некие новые изи тайн мироздания.
Что ты ощущаешь, когда поешь, когда выходишь на сцену?
Для меня это – моменты вдохновения, радости и, конечно, волнения. А еще – благодарность за то, что я могу петь творения великих композиторов, что я могу пропускать через себя музыку и нести ее людям.