1 Лимон, купленный в Ментоне у местного торговца керамикой, — одна его половинка закрашена синим цветом, другая — лимонным. Гладкий, прохладный, с едва ощутимыми впадинками и бугорками, словно с назначением напоминать не столько предмет живой природы, сколько – нечто дорогое и неповторимое в прошлом.
2 Ментон — одна из жемчужин французской Ривьеры, Лазурного Берега. Гармония монотонности морского шума, гальки, лимонных деревьев. Средиземное море — чистейшая лазурь, которая сливается на горизонте с небесной лазурью, чтобы затем над головой обернуться ослепительным солнечным сиянием. Полоска гальки, а дальше — черепичные крыши, словно по ступенькам убегающие в гору, укрывающие немудреные тайны частной жизни. Солнечные лучи – преображающие коричневый и бежевый цвет зданий в золотистый, играющие в шелковых складках лимонного платья, вспыхивающие и мерцающие в лимонных пузырьках лимонада.
Солнечный, почти лимонный, свет скользит по плоскостям и изгибам раритетного изумрудного «Пежо». Из его открытой дверцы эффектно появляются одна, затем другая, слегка тронутые загаром ножки в белых туфельках с невысокими каблучками. За ними показывается, как и ожидалось, сама молодая привлекательная дама–экскурсовод – пропажа, увидеть, наконец, которую лелеет небольшая группа экскурсантов. Красавица одета по моде 60-х в синее платье в белый крупный горох. За ней тянется шлейф духов, гармонирующий с запахом лимонов. Изящно-небрежным движением она снимает темные очки, одаривая ослепительной улыбкой ожидающую ее группу, щебечет что-то по-французски, вероятно, извинения, переходит на английский, и очарованные ею, разомлевшие туристы безропотно прощают ей опоздание. Начинается экскурсия по миниатюрному ментонскому саду с сотнями лимонов разнообразных форм и размеров – от сливы до небольшой дыни.
3 Лимонный свет струится по выбившимся из-под белой шапочки, волнистым, белокуролимонным прядям хозяйки семейной конфитюрной фабрики – небольшой и уютной, с шармом, который свойственен всему французскому. Хозяйку зовут Франсуаза, выглядит она как актриса. Группа французов и несколько австрийцев, разместившись полукругом, завороженно смотрят на Франсуазу: на её стать, движения, нежные, будто подсвеченные, до плеч, волосы, небольшой, тонкий, словно увлажненный конфитюром из лимонов и розовых лепестков рот, правильный нос, аккуратно накрашенные ресницы, большие серые глаза. Над ней будто вдохновенно потрудился некий таинственный мастер, скрупулезно доводя до совершенства каждую черту. В музее красоты, если бы такой существовал, она могла бы служить живым экспонатом. Франсуаза, словно медитируя, медленно, монотонно помешивает деревянным черпаком в больших кастрюлях вязкую кипящую массу с плавающими лимонными кружочками, похожую на выгоревший на солнце, побледневший янтарь с застывшими в нем медузами. Её юная дочь увлеченно рассказывает небольшой группе туристов о семейном деле, о приготовлении лимонного конфитюра, легко переходя с родного французского на хороший английский, который редко можно услышать от жителей Ментона.
4 Выслушав повествование девушки о возникновении и развитии фабрики, об особенностях вкуса и аромата ментонских лимонов, экскурсия переходит в смежную комнату — торговую лавку. Взгляду покупателя открываются стены со светлыми деревянными полками, уходящими вверх до самого потолка. С них на вошедших смотрят изящные вытянутые баночки, наполненные конфитюром из ментонских лимонов. Оформление баночек просто вопиет об уникальности и подлинности их содержимого: крышки обернуты плотной бумагой, на этикетках – типографски отпечатанные акварельки видов Прованса с каллиграфическими надписями. Баночки словно кокетничают, хвастаются своим содержимым, цвет которого варьируется от оранжево-лимонного до лилово-лимонного. В вязкой массе просматриваются застывшие, словно внезапно заколдованные в танцевальном па, засахаренные апельсиновые дольки, янтарные кусочки имбиря, бледные, разомлевшие лепестки роз, полупрозрачные крылышки фиалок, похожие на веснушки крупинки черного перца и тимьяна, ловящие воздух приоткрытыми ротиками зерна кардамона.
5 На окнах, почти во всю стену, покачиваются светлые, полупрозрачные занавески, приводимые в легкое движение едва доносимым дыханием бриза лазурного моря. И конфитюр, и белый мраморный пол, и лакированные полки – все сияет. Струится столько света, такой интенсивности, что лавка, кажется, вот-вот вспыхнет.
Туристы с опаской и любопытством берут баночки с полок, крутят их в руках, долго читают надписи и осторожно возвращают на место. Хотя желеобразная масса аппетитного вида за стеклом и обещает наслаждение вкусовым рецепторам, но высокая цена отпугивает. Похоже, эти аппетитные экспонаты и рады вернуться на свои полки. Они так великолепны, даже надменны, что, кажется, и напрочь забыли о своем предназначении быть купленными и съеденными.
6 Несколько раз прозвенел дверной колокольчик — уходили туристы, некоторые с покупками. Замешкалась лишь молодая австрийская пара с ребенком лет семи, рассматривая рисунки на баночках и выбирая конфитюр. Наконец были выбраны и отнесены к кассе две баночки. Рычаг старого начищенного кассового аппарата произвел громкий звук. Со скрежетом медленно вылез чек. Улыбчивый кассир поблагодарил пару за покупку, подарил мальчику лимонный леденец. Тренькнул дверной колокольчик и затих. Аромат духов молодой австрийки, как только она вышла, подхватили занавески и вынесли наружу.
7 Очутившись снаружи, австрийская семья сразу оказалась в двух шагах от главной шумной улицы, заполненной торговцами и туристами. Мальчик разворачивал леденец, мужчина, держа под руку свою миловидную хрупкую супругу, что-то обсуждал с ней. Она слушала, прикрыв глаза, подставив лицо солнцу. На ее темных волосах играли лимонно-золотые блики.
8 По улицам, зажатым каменными домами, прогуливались курортники. Сияли стекла окон, посверкивали темные очки туристов, отражая солнце. Стоял конец июля — благодатное время, когда лето уже настоялось и щедро дарит потоки благодатного света, а с ними — радость бытия. Июльский день искрился, тешился собой, внушал своим великолепием долгую память о себе.
9 У старинного здания рынка со всеми его вкусностями, семья свернула к морю. Набережная, застроенная каменными ровесниками рынка, отделялась от пляжа шумной дорогой, внося толику дисгармонии в этот спокойный приморский городок. Похожая, загруженная транспортом дорога проходит вдоль пляжа и в Ницце, где так же, как и тут, стоит лишь выйти на пляж, пройти вперед несколько метров – как вот уже звук моря напрочь поглощен дорожным шумом.
И в предыдущий, и в этот день пляж бы довольно пустынным, несмотря на пик сезона. Привольно разместившись в отдалении друг от друга, загорали отдыхающие. Австрийская семья разложила полотенца на раскаленных камнях. Молодую женщину звали Майя. Ей нравилось ощущение гальки, песка, она почти всегда предпочитала их шезлонгу. Соседями оказались старик на раскладушке в выгоревшей соломенной широкополой шляпе и белокожая, едва прихваченная загаром молодая пара с тремя мальчиками и кучей надувных матрасов. Скрываясь за темными очками, старик незаметно разглядывал новоприбывших.
10 Обернула себя полотенцем, Майя надела купальник. Мальчик все еще был занят леденцом. Мужчина растянулся на песке и закрыл глаза. Майя, осторожно ступая по раскаленной крупной гальке, подошла к воде. Волна с камешками, хотя и небольшая, довольно сильно ударила по ногам и отошла, кожа сжалась от приятной прохлады. Майя постояла немного, привыкая к воде, поплыла. Теплое море ласково приняло тело, вода хорошо держала. Волосы почти сразу намокли, соскользнули со шпилек, расплылись и потянулись сзади мягкими каштаново-лимонно-бирюзовыми водорослями. Её бирюзовый, с белыми узорами купальник искрился в воде, как чешуя. Стая мелких рыбок прошла рядом и в испуге отпрянула в сторону, когда диковинная огромная лилово-белая «рыба» перевернулась на спину. Майя двигалась легко, без усилий, плыть в теплой, солёной воде было приятно. Она добралась до линии буйков, оставив берег далеко позади. Чтобы передохнуть, хотя усталость совсем не чувствовалась, она ухватилась за красную пластиковую сферу, яркую издали и полинялую вблизи. С понтонов с криками, задорным смехом ныряли мальчишки. Далеко за буйками, в сияющей ряби едва покачивались рассыпанные крошечные яхты. Они манили своей кажущейся на расстоянии лёгкостью и свободой. Цепочка из буйков представлялась пограничной линией между едва плескавшимися волнами и манящей вольной стихией. Море монотонно колыхалось, переливая из волны в волну мокрые, соленые, извечные звуки. Майя поплыла назад. У берега её подхватила волна и вытолкнула из моря, по ногам покатились камешки. Вода попятилась, унося с собой гремящую гальку.
11 Майя расстелила полотенце, легла на живот, нашла удобное положение, замерла. Быстро высыхавшие капельки воды приятно покалывали тело, мышцы расслабились. Однообразный шум бьющих о берег волн и бегущих назад в море камней соревновался с шумом дороги. Мысли потекли медленней, будто завязая в клейкой массе конфитюра, который вдруг всплыл в памяти. Она задремала, сморенная жарой и купанием. Проваливаясь в сон все глубже, она увидела себя школьницей, ранней весной. Она шла на урок, ощущая радость, какая бывает, вероятно, только в юности и отрочестве.
12 Громкий, нарастающий шум моторов прогнал сон. Майя приподняла голову – к пляжу с рёвом подъехали три мотоцикла, неся на себе молодых красавчиков. Они заглушили моторы и небрежно бросили на обочине своих новеньких, сияющих железных коней. Номера извещали, что наездники явились из Монако.
13 Сонливость Майи вмиг улетучилась, её взгляд, как и многие другие взгляды, следил за прибывшими. Чётко, быстро, почти синхронно и небрежно-естественно они расстёгивали и сбрасывали с себя ало-черную, с широкими плечами экипировку. Парней очень красили эти костюмы, похожие на доспехи, но и без них молодые люди были необычайно хороши: атлетически сложены, мышцы выразительно проступали, кожа покрыта ровным загаром. Их можно было принять за братьев – кузенов, например, с признаками родственной породы: похожий овал лица, довольно массивные, четко прочерченные челюсти, улыбки показывали ровные, сияющие белизной зубы.
14 Наскоро раздевшись, молодые люди наперегонки ринулись к морю. Наблюдавшим их осанка казалась безупречной. Их лица выражали довольство собой, понимание, что ими любуются, а некоторая часть – и восхищается. Но нейтральный наблюдатель заметил бы, что хоть они и не удостоили даже беглым взглядом пляжную публику, словно ее и не было, вместе с тем прекрасно осознают впечатление от себя и им это небезразлично.
15 Наблюдая за этими «суперменами», все живое притихло. Притихло море, подобрав мокрые кружева пены, замерла чайка, поджав в стойке одну лапку. Лимонное пространство заробело, съёжилось, скукожилось, напряглось, как слабейшее робеет, сгибается перед сильнейшим или непостижимым. «Монако» — это слово накрыло, придавило пляж, оттеснив все прочие звуки.
Одновременно у невольных зрителей возникло и ожидание промаха пришельцев — выражение на их лицах боли от прикосновения к острым горячим камням, или гримасы от воды, кажущейся холодной в первые секунды, — промаха, сравнявшего бы хоть в чем-то людей на пляже с этими троими. Но ничего подобного не произошло. Они вбежали в море с хохотом, брызгая друг на дружку, как дети. Волны пытались меряться силой с натренированными телами, но, каждый раз побежденные, отступали.
16 На них было приятно смотреть. По их манере плыть, дурачиться в воде, угадывался характер каждого. Движения этих молодых людей были решительны, самодостаточны, экономны, подчинены высочайшему КПД – умению, несомненно достигнутому немалым трудом. Такого рода люди делают то, что хотят и умеют делать хорошо, они скорее дают поручения, чем выполняют их, не знают недостатка в вещах и удобствах. Это были явно отпрыски успешных деловых людей из общественных слоев, где всё поставлено на службу Делу, коммерции. Их купание в этом месте походило на каприз начальника, которому вздумалось поучаствовать в вечеринке подчиненных.
Приятели очень скоро вернулись к своим мотоциклам, не вытираясь, натянули сухое на свои влажные тела, завели моторы и умчались в направлении Монако – сегодняшнего европейского Эльдорадо, Вавилона, в сознании одних, и – Сиона, в мечтах других.
17 Пляжная публика смотрела им вслед. Девушки предавались романтическим мечтам, старухи перешептывались. Спал только старик на раскладушке, прикрытый тенью от полей шляпы.
На берег накатывали усилившиеся волны, утаскивая за собой остатки уходящего дня.
В этот вечер австрийская семья рано легла спать и рано проснулась следующим утром.
***
18 Билет был куплен на местном автобусном вокзале. Это была круглая площадка с домиком, где продавала билеты сонная билетёрша. Семья устроилась на скамейке под лимонными деревьями, у мальчика в руках был новый леденец. Неподалёку, тоже в тени лимонных деревьев, стоял знакомый старик с пляжа. В этот раз он был в легкой шляпе из соломки, принаряженный в легкий льняной костюм. Он также ждал отправления автобуса в Монако.
19 Гигантские зеленые лимоны, освещённые утренним солнцем, напоминали шары, развешанные на новогоднем дереве. До отправления автобуса оставалось четверть часа. Время двигалось медленно. По станции лениво сновали местные жители. Взгляд Майи скользил по невысоким провинциальным фигурам с мелкими чертами, по простым туфлям-лодочкам с низкими каблучками, по ситцевым, в мелкий рисунок, платьям, по рубашкам в клеточку. Несколько отдыхающих изучали расписание, посматривали на часы. Они резко отличались от местных одеждой и немного растерянными и лицами, как это свойственно людям оторванным от дома.
Наконец, подъехал автобус. Отец с сыном сели вместе, за ними – Майя, старик, приподняв шляпу, спросил разрешение сесть рядом с ней. Автобус задрожал – включился двигатель.
20 Спустя несколько минут пассажиры провожали глазами окраины Ментона. Вдруг огромное облако закрыло, заслонило солнце, и в мгновение, как это бывает в детстве, когда смотришь на мир через цветное стекло, или под воздействием фильтра компьютерной программы, город сменил лимонный цвет на мрачновато-коричневый, а лазурь моря утратила свою неописуемую прелесть. Но совсем скоро ветерок прогнал облако, солнце засветило по-прежнему, и яркие краски вернулись. Дорога побежала вверх, петляя, доводя пассажиров до головокружения, и, как бонус, как вознаграждение за это, открывая все новые прекрасные виды, за которыми следовали еще более прекрасные.
21 Всего десять километров — и автобус въехал в княжество Монако, сразу оказавшись в довольно тёмном, тесном пространстве. Невысокие, хоть и очень ухоженные, похожие друг на друга здания жались одно к другому. Сразу ощущалось, что каждый сантиметр земли здесь ценится на вес золота.
После нескольких светофоров дома расступились, «отошли в реверансе», перед центральной площадью и зрительным ее центром – казино Монте-Карло. Пассажиры, словно сговорившись, одновременно устремили свои взгляды на игорный дом, сыскавший славу места, где возможны как фантастические выигрыши, так и такие же проигрыши. Их любопытство было, и могло быть, только профанским. Профи, гэмблеры, претенденты на жребий легендарных игроков Билла Бентера и Билли Уотерса, прибывали к казино на шикарных автомобилях, в сопровождении длинных тонких спутниц в дорогих украшениях. Иногда случалось, что полных пожилых дам сопровождали тонкие молодые люди.
Пассажиры автобуса – представители другого мира, не могли расчитывать на удачу в Монте-Карло, впрочем, они и не рассчитывали. Среди них не было никого, подобного одержимому игрой Достоевскому по дороге в Висбаден. Автобус выпустил публику и затих. Неспешно, обозревая красоты и беспрерывно фотографируя, люди спускались вниз по лестнице, к казино. За ними последовали австрийская семья и старик.
22 У отеля, напротив казино, остановился сияющий, алый Бентли. Из автомобиля не спеша вышли величие и надменность в облике крупного, грузного восточного мужчины. Зашуршало его яркое причудливое одеяние. Сверкнул перстень с гигантским рубином, ослепив тех, кто по случайности остался не ослепленным сиянием автомобиля. Служащие отеля подхватили чемоданы. Знатная особа, глядя перед собой, прошла в двери отеля, распахнутые швейцаром в униформе с золотым позументом. Ошеломлённый зрелищем турист спохватился было сделать фото, но успел поймать в объектив только складку ткани, мелькнувшую, пока зеркальная дверь закрывалась.
23 Молодая, очень стройная, красивая женщина, одетая по моде в белое и черное, переняла внимание на себя. Казалось бы, она не сделала ничего особенного, чтобы все взоры обратились на нее. Она просто шла. Но этой быстрой уверенной походке предшествовала постоянная многолетняя, возможно – неосознанная, инстинктивная работа, направленная на такой результат. А сейчас она направлялась через площадь к зеркальной двери отеля, уже почтительно открываемой швейцаром. Эластичная, немнущаяся ткань ее белого, в меру открытого платья выгодно оттеняла нежность ее золотистой кожи, слегка тронутой загаром. Чёрные очки очень шли этой даме, одновременно скрывая ее направленный перед собой взгляд, словно не видящий любопытных туристов.
24 Белое платье исчезло за зеркальной дверью, как и предыдущее видение в драпировках. Откуда-то выплыли две невероятно длинные, надушенные, завитые, куклоподобные дамы в блестящих платьях до пола. Обе — красивые, но уже теряющие стройность, стареющие. Меты неумолимо подбирающегося возраста, согласно многовековой проверенной методике, они скрадывали, пытались компенсировать крупными украшениями, сложным кроем одежды, дорогими сумочками. Их руки были декорированы вычурным маникюром и кольцами с драгоценными камнями, они несли небольшие брендовые пакеты с покупками. Дамы направлялись в торговый центр рядом с казино. Оставив мужчину и мальчика в парке, Майя последовала за дамами – поддавшись неосознанному порыву, безо всякой цели, в русле аромата их духов, за манящей, почти детской пестротой предметов, которые они несли на себе – плечах, волосах, ушах, шее, одежде…
25 Торговый центр находился под землей, состоял из нескольких ярусов, которые просматривались с эскалатора. Майя спустилась вниз и оказалась словно в пещерах Алладина, где можно получить все, что пожелаешь, достав из портмоне или сумочки купюры, олицетворяющие сегодня волшебную лампу. Ярко освещенные небольшие магазины располагались в тесноте, свойственной всему Монако. Их открытые двери взывали к врожденному женскому инстинкту. Продавцы, в безупречных костюмах, словно играючи, отпускали брендовые товары, драгоценные камни, духи. Все тут безгласно, но достаточно выразительно оповещало, что непременное условие жизни в Монако – приобретение только всего самого шикарного.
Дамы, за которыми невольно следовала Майя, завернули в узкий, тесный, похожий на коридор магазин, переполненный яркой одеждой. Продавщицы в масках из грима и улыбок, скроенных пластическими хирургами, надежно прихватили дам своими пальчиками, удлиненными аккуратным маникюром.
26 Побродив немного по сверкающей спирали, мимо распахнутых дверей, Майя заказала фруктовый коктейль. Она устроилась за столиком, ощущая себя неуютно в окружении всех этих товаров – словно они живые существа, и их деловито приобретавших покупателей – пренебрегавших малыми числами, освоивших преобразование песка Лазурного берега в конвертируемую валюту. Вдруг Майя почувствовала, как жутко устала за короткое время и незаметно для себя самой совершила переоценку ценностей. Ей захотелось поскорей выбраться из тускло сверкающего подземелья, из чрева этой живой картины современного Иеронима Босха. Она отставила недопитый коктейль, подарив стакану след своей помады, смытый вскоре в посудомоечной машине.
Поднявшуюся наверх Майю на мгновение охватило чувство счастья — просто от того, что она увидела свет, небо, кипарисы, вдохнула воздух, не пропущенный через кондиционер. Заждавшийся, обрадованный мальчик подбежал и обнял ее.
27 С семьей она гуляла вдоль набережной. Туристов было немного. Но и в малом количестве своим присутствием и видом они явственно нарушали гармонию этого места. Эти люди — растерянные, вертящие по сторонам головами, с рюкзачками, фотоаппаратами, в шортах и майках — совсем не соответствовали той лощеной поверхности, по которой двигались. И весьма приличная австрийская семья, даже красивое платье Майи – не соответствовали. Всё выстроенное здесь предназначалось для некоего особого вида людей, мало имевших общего с привычными глазу индоевропейцами: необычайно богатых, эффектных, очень уверенных в себе. Каждого из них, на котором останавливался взгляд, хотелось рассматривать, изучать – как редкость, диковинку – в них было что-то сверхъестественное. А может и противоестественное.
28 Были ли они вообще людьми? Или являли собой анимированные «живые» проекции Олимпийских богов, одарённые нечеловеческой силой, талантами, красотой, но, при этом, наделенные человеческими страстями, которые древнегреческий философ Зенон Китийский определил как неподконтрольные разуму импульсы души. Что, если античная классическая пастораль не исчезла, а просто перетекла из одного временного сосуда в другой? И где-то рядом, в параллельном мире, проливается золотым дождем на Данаю Юпитер, резвятся менады, флиртует Венера, подглядывая за ней, беснуется от ревности Вулкан?
В это верят больше людей, чем кажется, чем можно предполагать. На память невольно приходит высказывание Лукино Висконти: «До сих пор среди нас живут боги, которые вступают во взаимодействие с людьми, как языческие божества или герои Вагнера». Монако, этот низинный Олимп, хоть и живет своей обособленной, тайной, гламурной, «люксусовой», как говорят поляки, жизнью, но поглазеть на нее со стороны позволено сейчас всем. В чем причина такого послабления для простых смертных? – Порыв доброты душевной? Или желание себя обезопасить от многочисленных недовольных и, возможно, опасных мало- и средне-имущих завистников?
29 Промчался белый кабриолет. В нем две пары: сатиры с крепкими телами и, естественно, нежные нимфы. В солнечных очках, на шее – шелковые шарфы, трепещущие за спиной. Улыбки нимф еще ослепительней от яркой помады. Пробежал мокрый от пота красавец гигантского роста, скорее всего спортсмен — потомок Геракла? Или сам Геракл, заскочивший к нам из параллельного мира, чтобы пошалить, подурачиться, как это было свойственно богам. Из тоннеля, входящего в трассу Формулы-1, выскочил еще кабриолет с тремя молодыми людьми, модельного вида — словно близнецы мотоциклистов с ментонского пляжа – Ганимед, Персей, Фаэтон? Ничего в них от привычного, обывательского, и даже – человеческого. Неужели – тоже анимированные проекции богов. Да сколько же их?
30 Похоже, что теснота – это бренд Монако, – продолжала размышлять Майя, вглядываясь в морскую даль, где белели, почти сливаясь друг с другом, крошечные и побольше яхты.
Незаметно и довольно быстро семья дошла до самой окраины этого крошечного государства. Повернули обратно. День выдался жарким. Лазурное море без устали множило легкие волны. Покачивались яхты в ожидании нимф и граций с кавалерами. Нереида в длинном лиловом платье с открытой спиной вышла из кафе, прислонилась к двери и грациозно закурила. На какие средства существует это государство? Где фабрики и заводы, поля и сады, виноградники? Где труженики и труд на благо экономики? Или формула «деньги-товар-деньги» здесь не действует? Или, вопреки авторитетным заявлениям уважаемых экономистов, страна может процветать на эфире, правда лазурном, ничего не сея, и не производя? Прекрасно существуя на топливе, производимом от радости бытия-люкс. Может, Монако – это эскиз рая на Земле?
31 Устыдившись вдруг перед самой собой своего немого обличительного монолога, Майя вновь принялась рассматривать раритетные окрестности.
Старый город расположен на скале — имитация Олимпа. Бутафорный антураж, покой, чистота и отсутствие изъянов, свойственных человеческому. Ни бумажки, ни недокуренной сигареты, ни подвядшего цветка, ни неблаговонного дуновения. Если паутинка — то из серебряных нитей с алмазными каплями, с золотым, как брошь, пауком. Если запах кухни — то имбирь, барбарис, корица. Дверца под вьющейся лозой с изящно выведенной фамилией «Версаче». Что за ней? – подумала Майя. – Джанни?Донателло? Санто Версаче? Увидеть бы своими глазами, как крошечные сильфиды играют материей, или портной создает волшебные платья только одним прикосновением иглы. Майя попробовала отворить дверь – закрыто.
Майя замерла на улочке, словно выполненной из подкрахмаленных кружев. Из окна ресторана выпорхнул зеленый попугай. Майя ахнула в сердцах, вспомнив, как в детстве не раз улетали ее попугаи — в форточку, в солнечную свободу лета. Однако хозяин заведения даже не шевельнулся, продолжая читать журнал. Попугай попрыгал по столу, приблизился к вазе с белой розой и впорхнул обратно в свои апартаменты. Тревога Майи была напрасной – попугаи из таких мест не улетают. Часы пробили полдень. Отдавая честь владельцу этой Аркадии, выстроились оловянные солдатики у дворца князя, заглушили моторы лимузины на парковке, построенной в горе. Повисли рыбы в своей невесомости в океанографическом музее Кусто.
32 В парке было совсем пустынно. От вида моря с горы захватывало дух. Приблизилась надменная чайка — ревностная служительница парка. Эта птица чувствовала себя тут хозяйкой и чужаков не жаловала. Любуясь морем, Майя заметила знакомого старика. Он сидел, положив ногу на ногу, на скамейке в обрамлении разных оттенков зелени, света и тени, как фигура импрессионистского полотна. Лицо его было обращено к морю, но веки были смежены.
А вечером были снова Ментон и конфитюр. Местные жители, как и в другие дни, проводили вечера на танцплощадке у моря, оркестр выдувал фокстрот и танго. Умело танцующие пары показались тогда Майе героями Толкиена или обитателями музыкальной шкатулки, покрытой лимонной глазурью.
Несколько дней спустя Майя и ее спутники снова встретили знакомого старика в музее Ренуара. Он был облачен в элегантный летний костюм. В вилле в Кань-сюр-мер, в которой расположился музей, художник жил и творил последние двадцать лет своей жизни. Увидев знакомых, старик приветливо приподнял шляпу. Осмотрев виллу, он долго сидел в саду, откуда открывался прекрасный вид на море.
33 Прошло несколько лет. Майе довелось снова побывать в этих краях – Антиб, Валлорис, Ницца, музей Жана Кокто… Заехала и в Монако. Маленькую монархию было не узнать из-за наводнивших ее толп туристов. Пришельцы-полубоги куда-то исчезли, поговаривали, что они перебрались на какой-то другой остров, менее доступный для посещения туристам. Вездесущий старик тоже исчез. Майя невольно остановилась возле скамейки, где когда-то сидел старик. Она была занята миловидной молодой женщиной в шляпе с двумя симпатичными детьми. В лимонном свете казалось, что они сошли с картины Ренуара. Посещать Ментон Майя не стала, да вряд ли посетит в будущем: пусть в памяти останется не смешанная с настоящим нежность незабываемого ушедшего.