1 Лимон, купленный в Ментоне у местного торговца керамикой, — одна его половина закрашена синим цветом, другая — лимонным. Гладкий, с едва ощутимыми впадинками и бугорками, словно одушевленный кисло-сладкий предмет, напоминающий о прошлом, дорогом, неповторимом.
2 Ментон — одна из жемчужин французской Ривьеры, Лазурного Берега. Гармония гальки, лимонных деревьев, морского шума. Средиземное море — чистейшая лазурь, которая сливается на горизонте с небесной лазурью, чтобы затем над головой обернуться ослепительным солнечным сиянием. Полоска гальки, а дальше — черепичные крыши, словно по ступенькам убегающие в гору, укрывающие немудреные тайны частной жизни. Солнечные лучи – преображающие коричнево-бежевый цвет зданий в золотистый, играющие в шелковых складках лимонного платья, вспыхивающие и мерцающие в лимонных пузырьках лимонада.
Солнечный, почти лимонный, свет скользит по плоскостям и изгибам раритетного изумрудного «Пежо». Из его открытой дверцы эффектно появляются одна, затем другая, слегка тронутые загаром ножки в белых туфельках с невысокими каблучками. За ними показывается, как и ожидалось, сама молодая привлекательная дама–экскурсовод – пропажа, которую лелеет наконец увидеть небольшая группа экскурсантов. Красавица одета по моде 60-х в синее платье в белый крупный горох. За ней тянется шлейф духов, гармонирующий с запахом лимонов. Изящно-небрежным движением она снимает темные очки, одаривая ослепительной улыбкой ожидающую ее группу, щебечет что-то по-французски, вероятно, извинения, переходит на английский, и очарованные ею, разомлевшие туристы безропотно прощают ей опоздание. Начинается экскурсия по миниатюрному ментонскому саду с сотнями лимонов разнообразных форм и размеров – от сливы до небольшой дыни.
3 Лимонный свет струится по выбившимся из-под белой шапочки, волнистым, белокуролимонным прядям хозяйки семейной конфитюрной фабрики – небольшой и уютной, с шармом, который свойственен всему французскому. Хозяйку зовут Франсуаза, выглядит она как актриса. Группа французов и несколько австрийцев, разместившись полукругом, завороженно смотрят на Франсуазу: на её стать, движения, нежные, будто подсвеченные, до плеч, волосы, небольшой, тонкий, словно увлажненный конфитюром из лимонов и розовых лепестков рот, правильный нос, аккуратно накрашенные ресницы, большие серые глаза. Над ней будто вдохновенно потрудился мастер, скрупулезно доводя до совершенства каждую черту. В музее красоты, если бы такой существовал, она могла бы служить живым экспонатом. Франсуаза медленно, монотонно помешивает, словно медитирует, деревянным черпаком в больших кастрюлях вязкую кипящую массу с плавающими лимонными кружочками, похожую на выгоревший на солнце, побледневший янтарь с застывшими в нем медузами. Её юная дочь увлеченно рассказывает небольшой группе туристов о семейном деле, о приготовлении лимонного конфитюра на родном языке, и тут же, не задумываясь, переходя на хороший английский, который редко можно услышать от французов.
4 Выслушав повествование девушки о возникновении и развитии фабрики, об особенностях вкуса и аромата ментонских лимонов, экскурсия переходит в смежную комнату — торговую лавку. Она заполнена светлыми деревянными полками, уходящими вверх до самого потолка. С них на вошедших смотрят изящные вытянутые баночки, наполненные конфитюром из ментонских лимонов. Оформление баночек заявляет об их уникальности: крышки обтянуты плотной, состаренной бумагой, на этикетках изображены рисунки Прованса в акварельном стиле, надписи выполнены каллиграфическим шрифтом. Баночки хвастают своим содержимым, цвет которого варьируется от оранжево-лимонного до лилово-лимонного. В вязкой массе просматриваются застывшие, словно внезапно заколдованные в танцевальном па, засахаренные апельсиновые дольки, янтарные кусочки имбиря, бледные, разомлевшие лепестки роз, полупрозрачные крылышки фиалок, похожие на веснушки крупинки черного перца и тимьяна, ловящие воздух приоткрытыми ротиками зерна кардамона.
5 На окнах, почти во всю стену, покачиваются светлые, полупрозрачные занавески, приводимые в легкое движение едва доносимым дыханием бриза лазурного моря. И конфитюр, и белый мраморный пол, и лакированные полки – все сияет. Струится столько света, такой яркости, что лавка, кажется вот-вот вспыхнет.
Туристы с опаской и любопытством берут баночки с полок, крутят их в руках, долго читают надписи и осторожно ставят на место. Хотя желеобразная масса за стеклом и обещает радость вкусовым рецепторам, но высокая цена отпугивает. Похоже, эти аппетитные экспонаты и рады вернуться на свои полки. Они так надменны, что кажется и забыли о своем предназначении быть съеденными.
6 Несколько раз прозвенел дверной колокольчик — уходили туристы, некоторые с покупками. Замешкалась лишь молодая австрийская пара с ребенком лет семи, рассматривая рисунки на баночках и выбирая конфитюр. Наконец были выбраны и отнесены к кассе две баночки. Рычаг старого начищенного кассового аппарата произвел громкий звук. Со скрежетом медленно вылез чек. Улыбчивый кассир поблагодарил пару за покупку, подарил мальчику лимонный леденец. Тренькнул дверной колокольчик и затих. Аромат духов молодой австрийки, как только она вышла, подхватили занавески и вынесли наружу.
7 Выйдя из конфитюрной фабрики, австрийская семья сразу оказалась в двух шагах от главной шумной улицы, заполненной торговцами и туристами. Мальчик разворачивал леденец, мужчина, держа под руку свою миловидную хрупкую супругу, что-то обсуждал с ней. Она слушала, прикрыв глаза, подстав лицо солнцу. А на ее темных волосах играли лимонно-золотые блики.
8 По улицам, зажатым каменными домами, прогуливались курортники. Сияли стекла окон, отражая солнце. Стоял конец июля — благодатное время, когда лето уже настоялось и щедро дарило теплое море, сочную зелень, южные фрукты, потоки витаминных лучей, а с ними — радость от бытия. Июльский день искрился, наслаждался собой.
9 У старинного здания рынка со всеми его вкусностями, семья повернула к морю. Вдоль набережной со старинными зданиями и пляжа проходила шумная дорога, внося толику дисгармонии в этот приморский городок. Похожая дорога проложена и в Ницце. Однако стоит лишь выйти на пляж, пройти вперед несколько метров, как звук моря заглушает дорожный шум.
И в предыдущий, и в этот день пляж бы довольно пустынным, несмотря на пик сезона. Хаотично разместившись, в отдалении друг от друга загорали отдыхающие. Австрийская семья разложила полотенца на раскаленных камнях. Молодую женщину звали Майя. Ей нравилось ощущение гальки, песка, она почти всегда предпочитала их шезлонгу. Соседями оказались старик на раскладушке в выгоревшей соломенной широкополой шляпе и белокожая, едва прихваченная загаром молодая пара с тремя мальчиками и кучей надувных матрасов. Скрываясь за темными очками, старик незаметно разглядывал новоприбывших.
10 Майя, обернула себя полотенцем, надела купальник. Мальчик был все еще занят леденцом. Мужчина растянулся на песке и закрыл глаза. Майя, осторожно ступая по раскаленной крупной гальке, подошла к воде. Волна с камешками, хотя и небольшая, довольно сильно ударила по ногам и отошла, кожа сжалась от приятной прохлады. Майя постояла немного, привыкая к воде, поплыла. Море, теплое, ласковое, слилось с телом, вода хорошо держала. Волосы намокли, соскользнули со шпильки, расплылись и потянулись сзади мягкими каштаново-лимонно-бирюзовыми водорослями. Её бирюзовый, с белыми узорами купальник искрился в воде, как чешуя. Стая мелких рыбок прошла рядом и в испуге отпрянула в сторону, когда диковинная огромная лилово-белая «рыба» перевернулась на спину. Майя двигалась легко, без усилий, плыть в теплой, солёной воде было приятно. Она добралась до линии буйков, оставив берег далеко позади. Чтобы передохнуть, хотя усталость совсем не чувствовалась, она ухватилась за красную пластиковую сферу — яркую издали и полинялую вблизи. С пантонов с криками, задорным смехом ныряли мальчишки. Далеко за буйками, в сияющей ряби едва покачивались рассыпанные крошечные яхты. Они манили своей кажущейся на расстоянии лёгкостью и свободой. Цепочка из буйков представлялась пограничной линией между едва плескавшимися волнами и манящей вольной стихией. Море монотонно колыхалось, переливая из волны в волну мокрые, соленые, извечные звуки. Майя поплыла назад. У берега её подхватила волна и вытолкнула из моря, по ногам покатились камешки. Вода попятилась, унося с собой гремящую гальку.
11 Майя расстелила полотенце, легла на живот, нашла удобное положение, замерла. Быстро высыхавшие капельки воды приятно покалывали тело, мышцы расслабились. Однообразный шум бьющих о берег волн и бегущих назад в море камней заглушал шум дороги. Мысли молодой женщины потекли медленнее, будто завязая в клейкой кисельной массе. Она задремала, сморенная жарой и купанием. Проваливаясь в сон все глубже, она увидела себя в родном городе, ранней весной. Она — школьница, идёт, скользит на урок музыки. Светит солнце, подсушивая бегущие после дождя ручейки. Почки на кустах выпустили кончики листьев. На душе радостно от наступившей весны, как бывает, вероятно, только в юности и отрочестве. Очень не хочется на урок, слишком уж хороша весна.
12 Громкий, нарастающий шум моторов прогнал сон. Майя приподняла голову – к пляжу с рёвом подъехали три мотоцикла, неся на себе молодых красавчиков. Они заглушили моторы и небрежно бросили на обочине своих новеньких, сияющих железных коней. Номера сообщили, что рыцари явились из Монако.
13 Сонливость Майи вмиг улетучилась, её взгляд, как и многие другие взгляды, следил за прибывшими. Чётко, быстро, почти синхронно и небрежно-естественно они расстёгивали и сбрасывали с себя ало-черное, с широкими плечами обмундирование. Их очень красили эти костюмы, похожие на доспехи, но и без них молодые люди были необычайно хороши: атлетически сложены, мышцы выразительно проступали, кожа покрыта ровным загаром. У них был похожий овал лица, четко прочерченные, довольно массивные челюсти, улыбки показывали ровные, сияющие белизной зубы. Красота их была притягивающей и отпугивающей одновременно. Пожалуй, только однажды Майя видела подобного им красивого, молодого мужчину. Это был студент исторического факультета, проходивший практику в её школе – хотя, может тогда он ей просто таким казался..
14 Мотоциклисты побежали к морю. Осанка их была безупречной, лица выражали довольство собой. Они не удостоили и беглым взглядом публику, загорающую на пляже, будто ее вовсе не существовало. Возможно, их зрение, искажённое, а может, улучшенное, достатком и происхождением, не способно было видеть материю, им не подобную, не выдающуюся, среднюю — вроде бледнокожего семейства с горой надувных матрасов. Не активизировал их хрусталики и лимонный свет – цвет обывательского покоя, лишенный золотого свечения, присущего их миру, обслуживаемому массажистами, спортивными тренерами, вышколенными официантами, пилотами и прочим персоналом.
15 Наблюдая за этими суперменами, все живое притихло. Притихло море, подобрав мокрые кружева пены, замерла чайка, поджав в стойке одну лапку. Лимонное пространство заробело, съёжилось, скукожилось, напряглось, как слабейшее робеет, сгибается перед сильнейшим, большим. «Монако» — это слово накрыло, придавило пляж, оттеснив все прочие звуки. Одновременно у невольных зрителей возникло и ожидание промаха пришельцев — выражение на их лицах боли от прикосновения к острым горячим камням, или гримасы от воды, кажущейся холодной в первые секунды, — промаха, сравнявшего бы хоть в чем-то людей на пляже с этими троими. Но ничего подобного не произошло. Они вбежали в море с хохотом, смело рассекая воду. Волны пытались меряться силой с натренированными телами этих полубогов, но каждый раз, побежденные, отступали.
16 На них было приятно смотреть. По их манере плыть, дурачиться в воде, угадывался характер каждого. Движения этих молодых людей были решительны, самодостаточны, экономны, подчинены высочайшему КПД – умению, несомненно достигнутому немалым трудом. Такого рода люди делают то, что хотят и умеют делать хорошо, они скорее дают поручения, чем выполняют их, не знают недостатка в вещах и удобствах. Это были явно отпрыски успешных деловых людей из общественных слоев, где всё поставлено на службу Делу, коммерции. Их купание в этом месте походило на каприз начальника, которому вздумалось поучаствовать в вечеринке подчиненных.
Приятели очень скоро вернулись к своим мотоциклам, не вытираясь, натянули сухое на свои влажные тела, завели моторы и умчались в направлении Монако – сегодняшнего европейского Эльдорадо, Вавилона, в сознании одних, и – Сиона, в мечтах других.
17 Пляжная публика смотрела им вслед. Девушки предавались романтическим мечтам, старухи перешептывались. Спал только старик на раскладушке, прикрытый тенью от полей шляпы.
На берег накатывали усилившиеся волны, утаскивая за собой остатки уходящего дня.
В этот вечер австрийская семья рано легла спать и рано проснулась следующим утром.
***
18 Билет был куплен на местном автобусном вокзале. Это была круглая площадка с домиком, где продавала билеты сонная билетёрша. Семья устроилась на скамейке под лимонными деревьями, у мальчика в руках был новый леденец. Неподалёку, тоже в тени лимонных деревьев, стоял знакомый старик с пляжа. В этот раз он был в легкой шляпе из соломки, принаряженный в легкий льняной костюм. Он также ждал отправления автобуса в Монако.
19 Гигантские зеленые лимоны, освещённые утренним солнцем, напоминали шары, развешанные на новогоднем дереве. До отправления автобуса оставалось четверть часа. Время медленно двигалось. По станции лениво сновали местные жители. Взгляд Майи двигался по невысоким провинциальным фигуркам и лицам с мелкими чертами, по простым туфлям-лодочкам с низкими каблучками, по ситцевым, в мелкий рисунок, платьям, по рубашкам в клеточку. Несколько отдыхающих изучали расписание, посматривали на часы. Они резко отличались от местных одеждой и немного растерянными и лицами, как это свойственно людям оторванным от дома.
Наконец, подъехал автобус. Отец с сыном сели вместе, за ними – Майя, старик, приподняв шляпу, спросил разрешение сесть рядом с ней. Автобус задрожал – включился двигатель.
20 Через несколько минут автобус уже выезжал из Ментона. Вдруг огромное облако закрыло, заслонило солнце, и в мгновение, как это бывает в детстве, когда смотришь на мир через цветное стекло, или под воздействием фильтра компьютерной программы, город сменил лимонный цвет на мрачновато-коричневый, а лазурь моря утратила свою неописуемую прелесть. Но совсем скоро ветерок прогнал облако, солнце засветило по-прежнему, и яркие краски вернулись. Дорога побежала вверх, петляя, доводя пассажиров до головокружения, и, как бонус, как вознаграждение за это, открывая все новые прекрасные виды, за которыми следовали еще более прекрасные.
21 Всего десять километров — и автобус въехал в княжество Монако, сразу оказавшись в довольно тёмном, тесном пространстве. Невысокие, хоть и очень ухоженные, похожие друг на друга здания жались одно к другому. Сразу ощущалось, что здесь ценится каждый сантиметр земли на вес золота.
После нескольких светофоров дома расступились, «отошли в реверансе», перед центральной площадью и зрительным ее центром – казино Монте-Карло. Пассажиры, словно сговорившись, одновременно устремили свои взгляды на игорный дом, сыскавший славу места, где возможны как фантастические выигрыши, так и такие же проигрыши. Их любопытство было, и могло быть, только профанским. Профи, гэмблеры, претенденты на жребий легендарных игроков Билла Бентера и Билли Уотерса, прибывали к казино на шикарных автомобилях, в сопровождении длинных тонких спутниц в дорогих украшениях. Пассажиры автобуса – представители другого мира, не могли расчитывать на удачу в Монте-Карло, впрочем, они и не рассчитывали. Среди них не было никого, подобного одержимому игрой Достоевскому по дороге в Висбаден. Автобус выпустил публику и затих. Неспешно, обозревая красоты и беспрерывно фотографируя, люди спускались вниз по лестнице, к казино. За ними последовали австрийская семья и старик.
22 У отеля, напротив казино, остановился сияющий, алый Бентли. Из автомобиля не спеша вышли величие и надменность в облике крупного, грузного восточного мужчины. Зашуршало его яркое причудливое одеяние. Сверкнул перстень с гигантским рубином, ослепив тех, кто по случайности остался не ослепленным сиянием автомобиля. Служащие отеля подхватили чемоданы. Знатная особа, глядя перед собой, прошла в двери отеля, распахнутые швейцаром в униформе с золотым позументом. Ошеломлённый зрелищем турист спохватился было сделать фото, но успел поймать в объектив только складку ткани, мелькнувшую, пока зеркальная дверь закрывалась.
23 Молодая, очень стройная, красивая женщина, одетая по моде в белое и черное, переняла внимание на себя. Причем, для того, чтобы все взоры обратились на нее, она не сделала ничего, она просто шла. Но загодя для этого было сделано все, и это была постоянная многолетняя, возможно – неосознанная работа, направленная на брезживший в ее сознании желанный результат. А сейчас она быстрой уверенной походкой шла через площадь к зеркальной двери отеля, уже почтительно открываемой швейцаром. Эластичная, немнущаяся ткань ее белого, в меру открытого платья выгодно оттеняла нежность ее золотистой кожи, тронутой слегка загаром. Чёрные очки очень шли этой даме, одновременно скрывая ее направленный перед собой взгляд, не замечающий туристов, пялящих глаза и щелкающих фотоаппаратами.
24 Белое платье исчезло за зеркальной дверью, как и предыдущее видение в драпировках. Откуда-то выплыли две невероятно длинные, надушенные, завитые, куклоподобные дамы в блестящих платьях до пола. Обе — красивые, но уже теряющие стройность, стареющие. Меты и изъяны подбирающегося возраста, согласно многовековой методике, они скрадывали, пытались компенсировать крупными украшениями, сложным кроем одежды, дорогими сумочками. Их руки были декорированы сложным маникюром и кольцами с драгоценными камнями, они несли небольшие брендовые пакеты с покупками. Дамы направлялись в торговый центр у казино. Оставив мужчину и мальчика в парке, Майя последовала за дамами – безо всякой цели, за ароматом их духов, за манящей пестротой всех тех предметов, из которых они были сложены.
25 Торговый центр находился под землей и состоял из нескольких ярусов, которые просматривались с эскалатора. Майя съехала вниз и оказалась словно в пещерах Алладина. Небольшие магазины были ярко освещены и располагались в тесноте, свойственной всему Монако. Их открытые двери приглашали, зазывали войти – там велся бойкий торг брендовыми товарами. Продавцы, в безупречно сидящих на них костюмах, играли дорогой материей, драгоценными камнями, духами, пудрой. Похоже, жить в Монако, значит быть обреченным на роскошь приобретения только всего самого шикарного.
Дамы, за которыми невольно следовала Майя, завернули в узкий, тесный, похожий на коридор магазин, переполненный яркой одеждой. Продавщицы в масках из грима и улыбок, скроенных пластическими хирургами, захватили дам своими длинными цепкими пальцами с аккуратным маникюром.
26 Побродив немного по сверкающей спирали, мимо распахнутых дверей, Майя заказала фруктовый коктейль. Она устроилась за столиком, ощущая себя неуютно в окружении всех этих товаров, словно они живые существа; да и тех живых и бывших постарше и помудренней ее, кто не пренебрегая малыми числами, освоил преобразование песка Лазурного берега в конвертируемую валюту, в золото, полагая, что тем самым постиг тайну философского камня. Более того, за короткое время Майя жутко устала и незаметно для себя самой совершила переоценку ценностей Ей захотелось поскорей выбраться из тускло сверкающего подземелья, из этой картины современного Иеронима Босха. Она отставила недопитый коктейль, подарив стакану след своей помады, смытый вскоре в посудомоечной машине.
Поднявшись наверх, Майю на мгновение охватило чувство счастья — просто от того, что она увидела свет, небо, кипарисы, вдохнула воздух, не пропущенный через кондиционер. Обрадованный мальчик подбежал и обнял ее.
27 С семьей она гуляла вдоль набережной. Туристов было немного. Но и в малом количестве своим присутствием и видом они явственно нарушали гармонию этого места. Эти люди — растерянные, вертящие по сторонам головами, с рюкзачками, фотоаппаратами, в шортах и майках — совсем не соответствовали той лощеной поверхности, по которой двигались. И весьма приличная австрийская семья, даже красивое платье Майи – не соответствовали. Всё выстроенное здесь предназначалось для некого особого вида людей, мало имевших общего с привычными глазу индоевропейцами: необычайно богатых, эффектных, очень уверенных в себе. Каждого из низ, на котором останавливался взгляд, хотелось рассматривать, изучать – как редкость, диковинку – в них было что-то сверхъестественное. А может и противоестественное.
28 Были ли они вообще людьми? Или являли собой потомков Олимпийских богов, одарённых нечеловеческой силой, талантами, красотой, но и одновременно наказанных человеческими страстями? – которые древнегреческий философ Зенон Китийский определил как неподконтрольные разуму импульсы души. Что если античная классическая пастораль не исчезла, а просто перетекла из одного временного сосуда в другой? И где-то тут также проливается золотым дождем на Данаю Юпитер, резвятся менады, флиртует Венера, подглядывая за ней, беснуется от ревности Вулкан?
На память невольно приходит высказывание Лукино Висконти: «До сих пор среди нас живут боги, которые вступают во взаимодействие с людьми, как языческие божества или герои Вагнера». Эта маленькая монархия, это Эльдорадо хотя и живет своей обособленной, тайной, люксовой жизнью, но поглазеть на нее со стороны позволено сейчас всем. В чем причина такого послабления для простых смертных? – Порыв доброты душевной? Или желание себя обезопасить от недовольных и, возможно, опасных мало- и средне-имущих завистников?
29 Промчался белый кабриолет. В нем две пары: крепкие тела сатиров и нежные нимфы в трепещущих шелковых шарфах, в солнечных очках. Их улыбки накрашены яркой помадой. Пробежал мокрый от пота красавец гигантского роста, скорее всего спортсмен — потомок Геракла? Из тоннеля, входящего в трассу Формулы-1, выскочил еще кабриолет с тремя молодыми людьми, модельного вида — словно близнецы мотоциклистов с ментонского пляжа – Ганимед, Персей, Фаэтон? Ничего в них от привычного, обывательского, и даже – человеческого.
30 Похоже, что теснота – это бренд Монако, – продолжала размышлять Майя, вглядываясь в морскую даль, где белели, почти сливаясь друг с другом, крошечные и побольше яхты.
Незаметно семья дошла и до самой границы Монако, повернули обратно. День выдался жарким. Лазурное море плескало легкие волны, покачивались яхты, покинутые нимфами и грациями. Нереида в длинном лиловом платье с открытой спиной вышла из кафе, прислонилась к двери и грациозно закурила. На какие средства существует это карликовое государство? Где фабрики и заводы, поля и сады, виноградники? Где труженики и труд на благо экономики? Или формула «деньги-товар-деньги» здесь не действует? Или, вопреки пуританским утверждениям уважаемых экономистов, страна вполне может процветать на эфире, правда лазурном, ничего не сея, и не производя? Прекрасно существуя на топливе, производимом от радости бытия-люкс. Может, Монако – это эскиз рая на Земле?
31 Старый город — Олимп, расположенный на скале. Бутафорный антураж, покой, чистота и отсутствие изъянов, свойственных человеческому. Ни бумажки, ни недокуренной сигареты, ни подвядшего цветка, ни неблаговонного дуновения. Если паутинка — то из серебряных нитей с алмазными каплями, с золотым, как брошь, пауком. Если запах кухни — то имбирь, барбарис, корица. Дверца под вьющейся лозой с изящно выведенной фамилией «Версаче». Что за ней? – подумала Майя. – Джанни?Донателло? Санто Версаче? Увидеть бы своими глазами, как крошечные сильфиды играют материей, или портной создает волшебные платья только одним прикосновением иглы. Майя попробовала отворить дверь – закрыто.
Майя замерла на улочке, словно выполненной из подкрахмаленных кружев. Из окна ресторана выпорхнул зеленый попугай. Майя ахнула в сердцах, вспомнив, как в детстве не раз улетали ее попугаи — в форточку, в солнечную свободу лета. Однако хозяин заведения даже не шевельнулся, продолжая читать журнал. Попугай попрыгал по столу, приблизился к вазе с белой розой и впорхнул обратно в свои апартаменты. Тревога Майи была напрасной, попугаи из таких мест не улетают. Часы пробили полдень. Отдавая честь владельцу этой Аркадии, выстроились оловянные солдатики у дворца князя, заглушили моторы лимузины на парковке высоко в горе, застыли, повисли рыбы в своей невесомости в океанографическом музее Кусто.
32 В парке было совсем пустынно. От вида море с горы захватывало дух. Приблизилась надменная чайка — ревностная служительница парка. Эта птица чувствовала себя тут хозяйкой и чужаков не жаловала. Любуясь морем, Майя заметила знакомого старика. Он сидел, положив ногу на ногу, на скамейке в обрамлении разных оттенков зелени, света и тени, как герой импрессионистской картины. Он смотрел в сторону моря. Веки его были смежены, вероятно, от задумчивости.
А вечером были снова Ментон и конфитюр. Местные жители, как и в другие дни, проводили вечера на танцплощадке у моря, оркестр выдувал фокстрот и танго. Умело танцующие пары показались тогда Майе героями Толкиена или обитателями музыкальной шкатулки, покрытой лимонной глазурью.
Несколько дней спустя Майя и ее спутники снова встретили этого старика, облаченного в элегантный летний костюм, в музее Ренуара. В этой Вилле в Кань-сюр-мер художник жил и творил последние двадцать лет своей жизни. Увидев знакомых, старик приветливо приподнял шляпу. Осмотрев виллу, он долго сидел в саду, откуда открывался прекрасный вид на море.
33 Несколько лет спустя Майе довелось снова побывать в этих краях – Антиб, Валлорис, Ницца, музей Жана Кокто… Заехала и в Монако. Маленькую монархию было не узнать из-за наводнивших ее толп туристов. Пришельцы-полубоги куда-то исчезли, поговаривали, что они перебрались на какой-то труднодоступный остров. Вездесущий старик тоже исчез. Майя невольно остановилась у той скамейки с видом на море, на которой когда-то сидел старик. Она была занята миловидной молодой женщиной в шляпе с двумя симпатичными детьми. В лимонном свете казалось, что они сошли с картины Ренуара. Посещать Ментон Майя не стала, да вряд ли посетит в будущем: пусть в памяти останется не смешанная с настоящим нежность незабываемого ушедшего.