Пятница, перед первым воскресеньем Адвента. На Рыночной площади Нюрнберга закончены приготовления. Заведен механизм праздничной ярмарки и отпущена пружина. Прибывающих гостей встречает Фрауенкирхе (Frauenkirche), похожая на многодетную мать — с округлевшими формами, добродушную и нарядную. Элегантно кланяется приезжим пирамида Прекрасного колодца (Schöner Brunnen). Плечо к плечу, бесконечными рядами выстроились ярмарочные домики, соблазняя ярким, пахучим, лакомым. Хозяева домиков, зарозовевшие от воздуха Адвента и пухлые от количества одёжек, с гордостью предлагают свой товар; в каждой чудесной безделице — фантазия, труд и душа мастера. Стоит только приблизиться к праздничной толчее, как некая сила схватит и не отпустит — пока не напоит, не накормит, не вытрясет карманы, не вымесит до теста брецеля, не перемелет в нюрнбергский пряник.
Лучше пока не приближаться, повременить, осмотреться, подогреть аппетит.
Расцвет Нюрнберга пришелся на средневековье. Именно здесь в 1356 году был подписан Карлом IV Люксембургским свод законов «Золотая булла», и с той поры избираемый семью курфюрстами император должен был проводить первое собрание рейхстага именно в Нюрнберге.
Это был город мастеров и ремесленников. Здесь всегда высоко держали планку качества товаров и услуг. До сих пор она не понизилась. Подавая нюрнбергские колбаски с капустой и пивом, или карп со светлым глювайном (для гурманов), вас обслужат как короля: молодой статный франконец в национальном костюме встретит, как давнишнего приятеля, очарует радушием и услужливостью. И еще долго, во время прогулки по средневековым улочкам, не покинет гостя послевкусие теплой еды, уюта и душевного тепла.
Нюрнберг глубоко пронизан средневековьем. Каждый камень старого города до сих пор дышит прошлым. И даже те, заново сложенные камни, будто вовсе позабывшие о разрушениях Второй мировой войны, хранят память о средневековых мастерах — по дереву, золоту, гончарах, пекарях. Тогда в почете был мастер, зажиточный горожанин. В период Ренессанса (14 – 16 века) художник, в представлениях германцев, все еще был на положении artes mechanicae (механические искусства, связанные с физическим трудом) — более низком относительно artes liberalis (семь вольных искусств, к которым относили грамматику, риторику, диалектику, арифметику, геометрию, астрономию и музыку). Однако в Италии в то время художник уже стал уважаемым гражданином, окруженным почетом. Во время своего путешествия по Северной Италии художник из Нюрнберга Альбрехт Дюрер (1471 – 1528) получил весьма лестное предложение от местной знати остаться за очень приличное вознаграждение в Венеции. Но художник отказался и вернулся на родину.
Фахверковый дом, где жил и трудился Дюрер, сохранился, окошки его горят, предлагая зайти. Скрипят деревянные лестницы, впечатляет кухня с многочисленной утварью. На третьем этаже просторная, хорошо освещенная мастерская. Тяжелый печатный пресс для изготовления ксилографий. За ним работает современный мастер, можно приобрести гравюру. Или можно просто постоять и подышать — мысленно переместиться в начало XVI века, когда творились гравюры «Меланхолия», «Адам и Ева», «Святой Иероним в келье» и прочие удивительные, тончайшие работы. Внизу небольшой зал с картинами на стенах, в том числе с несколькими копиями автопортрета Дюрера, который находится в Старой пинакотеке в Мюнхене. Копии далеки от оригинала — непросто повторить гениальное.
Бросаем прощальный взгляд на дом Дюрера, похожий на рождественский подсвечник, и улица уже стекает вниз, вовлекая в новые истории, напевая мейстерзингерские песни еще одного славного горожанина этого места Ганса Сакса. Первое впечатление от закрытого в кольцо крепких стен праздничного Нюрнберга — городок из табакерки, заводная чудесная игрушка из нюрнбергского музея игрушек. Рельеф усиливает сказочность. Улицы извиваются, бегут ручьями вверх и вниз, прерываются выгнутыми мостиками, запруживаются у соборов, а русло держат цветные фахверковые домики с горящими окнами. Пахнет елью, пряниками, имбирем. Ощущение попадания в иной, волшебный мир, в немецкую сказку, записанную Братьями Гримм, — немного зловещую и одновременно сладостно притягательную. Высокое, темно-синее небо с сияющими точками звезд, редкие крупные снежинки, которые неспешно вытряхивает из своего небесного домика фрау Холле (Госпожа Метелица). На горе, на замковой крыше Кайзербурга (Kaiserburg) снежинки собираются пушистыми горками и со звонким смехом скатываются вниз, рассыпаясь по городу, танцуя у фонарей, заглядывая в окна. Они подхватывают мейстерзингерские песни и завлекают, подобно сиренам, на праздничное действо Рыночной площади.
Гигантская ярмарка затягивает, закручивает, дурманит. — «Тебе мнится — ты движешь, а двигают-то тебя» («Du glaubst zu schieben, und du wirst geschoben») — Гётте, Фауст. И вот уже в кармане оказывается деревянная ёлочная игрушка. И пьешь восхитительный горячий пунш с лесными ягодами, собранными эльфами. И тянешься к нюрнбергским пряникам — каких нет вкуснее — над ними колдуют феи в башне замка, приправляя орехово-фруктовую массу пыльцой звезд и ментолом снежинок. Проглатываешь два, а третий прячешь к деревянной игрушке. И не взять ли еще пунша? Вокруг шум и молвь, а рядом тепло печи и компании. На стене факсимиле дюреровской Меланхолии. Глубоко задумалась фигура с бессильными тяжелыми крыльями, наблюдая праздничный гомон — как гудит толпа, как радуется девочка, получив в подарок пряничную медальку, как заразительно гогочет разгоряченный глювайном франконец, обнимая подругу и дыша ей в ухо: «Жизнь прекрасна…»
Декабрь, 2017